Неточные совпадения
Вронский
сидел в голове стола,
по правую руку его
сидел молодой губернатор, свитский генерал.
В кухне на полу, пред большим тазом,
сидел голый Диомидов, прижав левую
руку ко груди, поддерживая ее
правой. С мокрых волос его текла вода, и казалось, что он тает, разлагается. Его очень белая кожа была выпачкана калом, покрыта синяками, изорвана ссадинами. Неверным жестом
правой руки он зачерпнул горсть воды, плеснул ее на лицо себе, на опухший глаз; вода потекла
по груди, не смывая с нее темных пятен.
— Господа. Его сиятельс… — старик не договорил слова, оно окончилось тихим удивленным свистом сквозь зубы. Хрипло, по-медвежьи рявкая, на двор вкатился грузовой автомобиль, за шофера
сидел солдат с забинтованной шеей, в фуражке, сдвинутой на
правое ухо, рядом с ним — студент, в автомобиле двое рабочих с винтовками в
руках, штатский в шляпе, надвинутой на глаза, и толстый, седобородый генерал и еще студент. На улице стало более шумно, даже прокричали ура, а в ограде — тише.
Соседями аккомпаниатора
сидели с левой
руки — «последний классик» и комическая актриса,
по правую — огромный толстый поэт. Самгин вспомнил, что этот тяжелый парень еще до 905 года одобрил в сонете известный, но никем до него не одобряемый, поступок Иуды из Кариота. Память механически подсказала Иудино дело Азефа и другие акты политического предательства. И так же механически подумалось, что в XX веке Иуда весьма часто является героем поэзии и прозы, — героем, которого объясняют и оправдывают.
Дальше пол был, видимо, приподнят, и за двумя столами, составленными вместе,
сидели лицом к Самгину люди солидные, прилично одетые, а пред столами бегал небольшой попик, черноволосый, с черненьким лицом, бегал, размахивая,
по очереди, то
правой, то левой
рукой, теребя ворот коричневой рясы, откидывая волосы ладонями, наклоняясь к людям, точно желая прыгнуть на них; они кричали ему...
Диомидов, в ярко начищенных сапогах с голенищами гармоникой, в черных шароварах, в длинной, белой рубахе, помещался на стуле, на высоте трех ступенек от земли; длинноволосый, желтолицый, с Христовой бородкой, он был похож на икону в киоте. Пред ним, на засоренной, затоптанной земле двора, стояли и
сидели темно-серые люди; наклонясь к ним, размешивая воздух
правой рукой, а левой шлепая
по колену, он говорил...
— Вот видите, братец, — живо заговорила она, весело бегая глазами
по его глазам, усам, бороде, оглядывая
руки, платье, даже взглянув на сапоги, — видите, какая бабушка, говорит, что я не помню, — а я помню, вот,
право, помню, как вы здесь рисовали: я тогда у вас на коленях
сидела…
— И я добра вам хочу. Вот находят на вас такие минуты, что вы скучаете, ропщете; иногда я подкарауливал и слезы. «Век свой одна, не с кем слова перемолвить, — жалуетесь вы, — внучки разбегутся, маюсь, маюсь весь свой век — хоть бы Бог прибрал меня! Выйдут девочки замуж, останусь как перст» и так далее. А тут бы подле вас
сидел почтенный человек, целовал бы у вас
руки, вместо вас ходил бы
по полям, под
руку водил бы в сад, в пикет с вами играл бы…
Право, бабушка, что бы вам…
Налево, сбоку от Мити, на месте, где
сидел в начале вечера Максимов, уселся теперь прокурор, а
по правую руку Мити, на месте, где была тогда Грушенька, расположился один румяный молодой человек, в каком-то охотничьем как бы пиджаке, и весьма поношенном, пред которым очутилась чернильница и бумага.
Сидит он обыкновенно в таких случаях если не
по правую руку губернатора, то и не в далеком от него расстоянии; в начале обеда более придерживается чувства собственного достоинства и, закинувшись назад, но не оборачивая головы, сбоку пускает взор вниз
по круглым затылкам и стоячим воротникам гостей; зато к концу стола развеселяется, начинает улыбаться во все стороны (в направлении губернатора он с начала обеда улыбался), а иногда даже предлагает тост в честь прекрасного пола, украшения нашей планеты,
по его словам.
Однажды
сидит утром исправник дома, чай пьет;
по правую руку у него жена, на полу детки валяются;
сидит исправник и блаженствует. Помышляет он о чине асессорском, ловит мысленно таких воров и мошенников, которых пять предместников его да и сам он поймать не могли. Жмет ему губернатор
руку со слезами на глазах за спасение губернии от такой заразы… А у разбойников рожи-то, рожи!..
Прежде всего, впрочем, должно объяснить, что рядом с губернатором
по правую руку сидел один старикашка, генерал фон Вейден, ничтожное, мизерное существо: он обыкновенно стращал уездных чиновников своей дружбой с губернатором, перед которым, в свою очередь, унижался до подлости, и теперь с сокрушенным сердцем приехал проводить своего друга и благодетеля.
Старик вынул из бумажника фотографию. В кресле
сидит мужчина средних лет, гладко причесанный, елейного вида, с правильными чертами лица, окаймленного расчесанной волосок к волоску не широкой и не узкой бородой. Левая
рука его покоится на двух книгах, на маленьком столике,
правая держится за шейную часовую цепочку, сбегающую
по бархатному жилету под черным сюртуком.
За столом хозяева посадили Екатерину Петровну
по правую руку самого амфитриона [Амфитрион — гостеприимный хозяин (греч.).], а
по левую он, злодей, пригласил сесть пани Вибель, которая на такую честь, кажется, не обратила никакого внимания и весь обед занята была сравнением фрака Аггея Никитича, еще прошлой зимой сильно поношенного, с фраком мизерного камер-юнкера, который у того,
по начавшей уже проникать в Россию моде, был очень широкий, но вместе с тем
сидел на нем складно.
В большой кремлевской палате, окруженный всем блеском царского величия, Иван Васильевич
сидел на престоле в Мономаховой шапке, в золотой рясе, украшенной образами и дорогими каменьями.
По правую его
руку стоял царевич Федор,
по левую Борис Годунов. Вокруг престола и дверей размещены были рынды, в белых атласных кафтанах, шитых серебром, с узорными топорами на плечах. Вся палата была наполнена князьями и боярами.
Тут молчаливый проезжий бросил на земского один из тех взглядов, о которых мы говорили;
правая рука его, со сжатым кулаком, невольно отделилась от стола, он сам приподнялся до половины… но прежде чем кто-нибудь из присутствовавших заметил это движение, проезжий
сидел уже, облокотясь на стол, и лицо его выражало по-прежнему совершенное равнодушие.
По правую руку его
сидели: татарский военачальник Барай-Мурза Алеевич Кутумов, воевода Михайло Самсонович Дмитриев, дворянин Григорий Образцов, несколько старшин казацких и дворян московских полков;
по левую сторону
сидели: боярин Петр Иванович Мансуров-Плещеев, стольник Федор Левашев, дьяк Семен Самсонов, а несколько поодаль ото всех гражданин Козьма Минич Сухорукий.
Устроив это так, чтобы этот аксессуар религии доминировал в судилище над всеми
по положению установленными атрибутами, Яков Львович потребовал, чтобы его заседатель духовного звания
сидел с ним за столом безотлучно
по правую его
руку, а чтобы не терпел урона в своих доходах, Яков Львович и ему положил от себя вознаграждение, разумеется не скудною
рукою, и затем, обставясь как надо, сел на судейское кресло.
Вот и открылись они Кузьме Тихонычу — вон они, с большими-то усами,
по правую руку от них
сидят, — так и так, говорят, устрой!
Лестница долго скрипела. Поднимался кто-то солидный, большого веса человек. Я в это время уже
сидел за письменным столом, стараясь, чтобы двадцатичетырехлетняя моя живость не выскакивала
по возможности из профессиональной оболочки эскулапа.
Правая моя
рука лежала на стетоскопе, как на револьвере.
Печорину пришлось
сидеть наискось противу княгини Веры Дмитриевны, сосед его
по левую
руку был какой-то рыжий господин, увешанный крестами, который ездил к ним в дом только на званые обеды,
по правую же сторону Печорина
сидела дама лет 30-ти, чрезвычайно свежая и моложавая, в малиновом токе, с перьями, и с гордым видом, потому что она слыла неприступною добродетелью. Из этого мы видим, что Печорин, как хозяин, избрал самое дурное место за столом.
Мировой судья, помещавшийся
по правую руку от хозяйки, отличался очень длинными ногами и необыкновенно коротким туловищем. Поэтому, когда он
сидел, то над столом, подобно музейным бюстам, возвышались только его голова и половина груди, а концы его пышной раздвоенной бороды нередко окунались в соус. Пережевывая кусок зайца в сметанном соусе, он говорил с вескими паузами, как человек, привыкший к общему вниманию, и убедительно подчеркивал слова движениями вилки, зажатой в кулак...
И вдруг смолк. Быстро размахнув полотенцем, висевшим до того у него на плече, и потрясая пальмовой веткой, он, как спущенный волчок, завертелся на пятке
правой ноги. Все, кто стоял в кругах, и мужчины, и женщины с кликами: «Поднимайте знамена!» — также стали кружиться, неистово размахивая пальмами и полотенцами. Те, что
сидели на стульях, разостлали платки на коленях и скорым плясовым напевом запели новую песню, притопывая в лад левой ногой и похлопывая
правой рукой по коленям. Поют...
Против Марфы Захаровны, надевшей на голову черную кружевную тряпочку,
сидел землемер;
по правую руку от него Саня, без кофточки,
по левую — Павла Захаровна.
Княжна полулежала, облокотивши голову на левую
руку, а перед ней, на низкой скамейке,
сидела ее любимица, знакомая уже нам чернобровая и круглолицая Таня. Тот же, как и днем, кумачный сарафан стягивал ее роскошные формы, длинная черная коса была небрежно закинута на
правое плечо и змеей ползла
по высокой груди.
По правую сторону дома изображен был слон в надлежащей его величине, на котором
сидел персианин с чеканом в
руке, а подле его два персианина в обыкновенной человеческой величине стояли.
Против хозяйки дома
сидел с газетой хозяин, в черном потертом бархатном халате с синими отворотами и с таким же поясом, с кистями. Но совершенно лишенный волос череп был прикрыт бархатной шапочкой, a на длинном хрящеватом породистом носу
сидело золотое пенсне, с помощью которого он читал газету, забыв, казалось, вовсе о стакане с остывшим чаем.
По правую руку от старика
сидела молодая барышня в какой-то небрежной распашной блузе, чернолицая, худенькая, с усталым лицом и тонкими губами.
По правую руку сидел итальянец-аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны.
— Ça lui est bien égal, — проворчал он быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним… — brigand. Va! [Ему все равно,… разбойник,
право!] — И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз,
сидел у костра и трепал
по чем-то
рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собаченку, которая, виляя хвостом,
сидела подле солдата.
И не замечаю, как, несмотря на все торжествование моей победы и одоления, нападает на меня ожесточенный сон, и повозка моя
по грязи плывет, дождь сверху
по коже хлюпае, а я под буркою сплю, як
правый богатырь, и вижу во сне свое торжество: вот он, потрясователь,
сидит, и
руки ему схвачены, и рот завязан, но все меня хочет укусить, и, наконец, укусил.